В начале ноября в горных районах Чечни нашли семь новых пещер и несколько захоронений в гротах, предположительно аланской культуры. Это открытие сделали спелеологи Крымского федерального и Чеченского государственного университетов. «Лента.ру» расспросила Геннадия Самохина — руководителя экспедиции, спелеолога, преподавателя кафедры землеведения и геоморфологии Таврической академии Крымского федерального университета имени В.И. Вернадского — о научном и практическом значении этих открытий, а также о перспективах российской спелеологии. «Лента.ру»: Чем прежде всего Чеченская Республика интересна для спелеолога и почему там много неисследованных пещер? Самохин: Начнем с предыстории. До последних нескольких лет были кадастры по водным, земельным ресурсам, лесам, морям… А кадастров пещер не было. И вот сейчас в России существует очень хороший электронный ресурс, созданный нашим Российским союзом спелеологов, «Спелеоатлас» — база данных пещер России. Мы выявили, что есть большие площади, на которых потенциально могли образовываться пещеры, но которые при этом не исследовались. Сейчас на этом сайте представлено более пяти тысяч российских пещер. Теперь о том, почему именно Чечня. Я живу в Крыму, коренной житель полуострова. Всю свою жизнь я изучал крымские пещеры, и с точки зрения геологии и тектоники Крым и Кавказ — очень похожие регионы. В Крыму сейчас обнаружено почти две тысячи пещер, и мы понимаем, что точно такая же структура на Северном Кавказе, но там пещер было известно мало. Почему? По разным причинам. Есть очень глубокие пещеры на Западном Кавказе и на южной стороне Кавказа — это Абхазия, Грузия. Мощные и сильные спелеокоманды всегда рвались искать что-нибудь такое супермегаглубокое. Есть у нас и свои «домашние пещеры»: в Крыму, на Урале, в Сибири. Выехал недалеко от города, поехал с клубом на выходные обучать молодежь — это да. А вот поехать в небольшие пещеры в поисковую экспедицию — зачем? Но мы осознали, что Северный Кавказ недоисследован, что условия там очень похожи на крымские. После присоединения Крыма к России мы стали понимать, что ведь все рядышком, близко! Сел в машину — и уже через день в Чечне, Осетии и других этих регионах. Мы со студентами, с коллегами по спелеологии, товарищами, симферопольским крымским клубом стали ездить на Кавказ. Начали с Дагестана, но он расположен далековато. Поэтому мы сейчас много работаем в таких регионах, как Чечня, Осетия, Кабардино-Балкария. Конечно, это несколько другой регион, не Крым, с которого началась советская массовая спелеология. И началась она, что интересно, по заказу Министерства обороны СССР в 1958 году. В чем состоял этот оборонный заказ? Это был не конкретно оборонный заказ, просто это делалось для Министерства обороны. Предлагалось исследовать, как можно использовать подземные пространства в оборонных целях. Например, большие колодцы — как ракетные шахты либо как убежища для людей, либо как типографии, госпитали, как источники водоснабжения… Либо не использовать никак. Подходы могли быть разными. Каждая конкретная пещера получала такое описание. С 1958 по 1962 год в Крыму было выявлено 700 пещер, хотя до этого было известно всего 20. И это стало толчком для отечественной спелеологии — все корифеи вышли из конца 50-х — начала 60-х годов. На Северном Кавказе спелеология развивалась в меньшей степени, хотя спелеологи были везде. Сейчас происходит некий бум исследований Северного Кавказа в разных регионах: это и Кабардино-Балкария, и Карачаево-Черкесия, и Северная Осетия, и, понятное дело, Чечня. Что в Чечне такого интересного? Как образуется пещера? Мы привыкли, что сверху прошел дождик, водичка просочилась сквозь почву, проникла сквозь трещины и растворилась вся. Это традиционный, самый известный эпигенный спелеогенез — образование пещер. В чем особенность этих пещер? В них формируется особый микроклимат. Бактерии изымают серу из сероводородной реки, питаются ею, и в результате возникает слой самородной серы над рекой. Вторые бактерии едят эту серу, сверху образуется слой гипса; третьи бактерии едят этот гипс, а их едят другие бактерии. Возникает замкнутый биоценоз, основанный не на солнечном свете, фотосинтезе и кислороде, а на сероводороде. Теоретически такая жизнь возможна на других планетах. Такая жизнь есть на глубине трех-четырех километров в Мировом океане — черные курильщики на серединно-океанических хребтах. Это действительно может быть совершенно иной мир. И так как таких точек очень мало, они очень ценны для науки. Изучение этих бактерий и минералов предоставляет ученым целый пласт новых знаний. Прикладное применение современных спелеологических исследований — это именно научные цели или что-то еще? Если брать шире, спелеология очень многогранна. Да, первое — это наука: палеонтология, минералогия, изучение подземного микроклимата, гидрология. Большой спектр. Следующее направление — это спорт. Людям хочется быть сильными, показать свою удаль, что они могут спуститься на два километра в глубину или проплыть по подземной реке. Еще одно направление связано с массовым туризмом. У нас очень недовостребован этот сегмент в сфере туристических объектов. В России около 40 экскурсионных пещер, как естественных, так и искусственных, где можно выйти из машины, пройти по бетонированной дорожке, посмотреть красиво освещенную пещеру и выйти. Но, например, в Китае таких пещер 400. Причем наши 40 — это с большой натяжкой, так как некоторые плохо оборудованы. В этом году там побывали 460 тысяч посетителей. Учитывая, что билет стоит около тысячи рублей, это почти 500 миллионов — серьезный доход. Регион воспрял к жизни. Массовый туризм — это экономически важно. Например, у нас в Крыму есть несколько экскурсионных пещер, и в сезон в них выстраиваются большие очереди. Да, у нас много пещер в принципе, но мало именно экскурсионных. Следующее направление — медийное. Сейчас всем нужно показать фотографии в Instagram, как ты ходишь с котиками или на природе возле дерева, в горах. Этим пестрит вся сеть. А в пещере намного интереснее, сложнее и эксклюзивнее. К тому же в спелеологии можно найти друзей. Чем больше город, тем более одиноки люди. А тут, когда они кучкуются, возникает некий параллельный мир, субкультура в хорошем смысле. Люди находят единомышленников, друзей, подруг, проводят вместе время, женятся. Это хорошая общественная структура, то самое гражданское обществ, о котором многие сейчас говорят. Я могу очень много этих факторов перечислить, штук 15. Быть спелеологом-любителем опасно? Насколько вообще рискованно заходить в неподготовленную пещеру и можно ли вообще это делать? Конечно, лучше сначала научиться. Есть пещеры разного уровня сложности — скажем, от метра до пяти. Ты залез в гротик и вышел из гротика — ничего страшного. А есть пещеры горизонтальные. Там ты можешь ползать на коленках без всякой спецодежды, с телефоном или фонариком в руках. Но, конечно, можно заблудиться без света. Поэтому в любом случае надо учиться и общаться со спелеоклубами. Они есть в каждом городе, в каждом регионе. И, кстати, у нас есть Спелеотелефон. Скажем, мне нужно приехать в Магадан — и меня там примут. Наши есть везде, к местным спелеологам можно обратиться всегда. И действительно лучше обращаться. Потому что бывали трагические случаи, как, например, недавно в Абхазии, о котором мы и писали, и рассказывали. Спустился он, значит, и помер там, и никто об этом не знает. Зимой снег, паводки, а он пошел как раз в ноябре. Следующим летом приезжаем мы, через десять месяцев, а он там так и висит на глубине 1200 метров. Пошел один, никому не сказал, а у него жена, дети… Создал проблему всем: он разлагается, отравляет воду, которую пьют в Гаграх, поскольку именно там формируются все подземные воды, да и с моральной точки зрения нехорошо, что человек висит не похороненный. И вынести его сложно было — узкая пещера, узкие переходы. Целиком никак не получалось, поэтому пришлось его делить на девять частей. Пример, конечно, страшный, но лучше показать, что такое может быть с каждым, кто пренебрегает мерами безопасности. Насколько пещеры, благоустроенные для туристов, передают дух подземного мира? Не теряется ли он в свете софитов? Важно начинать с этого. Понятно, что все это осветительное оборудование не позволяет в полной мере передать ощущения от пещеры. Но я был во многих экскурсионных пещерах, знаком с их хозяевами, и они очень стараются передать именно пещерный дух, не уходить в полную коммерцию. Понятно, что тут присутствует игровой элемент, но если пещеры тебя заинтересовали — направлений развития множество. У меня дочь, скажем, пишет рассказы про пещеры, она литератор. Издает журнал про пещеры. Кстати, в Чечне вы же не только карстовые пещеры обнаружили, но и искусственные, аланской культуры. Можно об этом подробнее? Предположительно аланской культуры. Я не археолог, я спелеолог. Это Галанчожский район, здесь, по всем легендам, был центр развития чеченского этноса, откуда вышли нашхойские вайнахи. Здесь находится пересечение множества культур. То есть вы хотите сказать, что в конце XIX века там было место мирного сосуществования такого пестрого набора религий? До того как чеченский этнос стал мусульманами, там было очень развито христианство грузинского толка. Оно там было очень долго, потому осталось много крестов, памятников христианской культуры. Сейчас, понятное дело, они пришли в забвение, как и мусульманские памятники в горах. Потому что после депортации в 1944 году все, к сожалению, потерялось. Там существуют так называемые гротовые захоронения. То есть стоит такая огромная стена, и в ней очень много гротов. Заходишь в них, а там лежат кости. Потом делали искусственные кладки. Как делались аланские захоронения: создавалась такая предкамера, небольшой тамбур под названием дромос, а за ним уже располагалась сама погребальная камера. Мы сейчас обнаружили один провалившийся дромос. За ним стоит четкая каменная кладка, которая загораживает само захоронение. Это такой небольшой холмик — но видно, что это не естественный рельеф. Потом, когда присмотрелись, увидели интересный поисковый признак: на южном склоне очень сухая трава, и стоят несколько камней, погруженных в глубину. Они маркируют внутренние полости. И на этих камнях мох растет. А мох — это влаголюбивое растение. То есть внизу, в искусственной пещере формируется конденсат, как, скажем, в подвале. Он пытается вылезти из камеры и оседает на камне. Это четкий поисковый признак посреди абсолютно сухого склона. Отдельно лежащие камни все сухие и белые, а есть те, которые проникают внутрь, и ты четко понимаешь, где находится следующая камера. Глаз уже наметанный — сразу видно, что склон-то прямой, а на нем какие-то холмики. Мы эти захоронения нашли давно, просто когда с нашими коллегами из Чечни приехали, обозначили эту находку. Недалеко от них находятся интересные развалины. Это фундамент какого-то богатого здания. Такие тесаные камни здоровенные. Опять же, сделать такие захоронения, кладку — бедные люди такого не делали. Это либо обеспеченные люди, либо какое-то культовое сооружение. Кто это делал и для чего можно фантазировать бесконечно, но это здание определенно относится к захоронениям. Детально все это раскопать можно только при условии, что у тебя есть открытый лист, и ты «белый» археолог. Естественно, у нас ничего такого нет. Мы все это передали нашим коллегам в Чеченский государственный университет, показали и рассказали все. Он сказал, что свяжется со своими коллегами-археологами, и в следующем году они уже сами решат, что с этим делать. Но таких точек очень много. Там много захоронений, которые подвергаются разграблению черными археологами? Если мы, дилетанты, которые, по сути, не знают, как их искать, нашли — мы же спелеологи, а не археологи, то, если провести масштабные и грамотные раскопки, таких захоронений найдется много. Там сотни гротовых захоронений, в которых кости валяются, и ничего больше не осталось. Нехорошо, что кости лежат на улице, надо уже какое-то погребение сделать. Местные вообще знают об этом, пытаются что-то делать? Или до вашего прихода никто этим не интересовался? Интересовались, просто это были достаточно труднодоступные места. Сейчас, конечно, честь и хвала правительству, что в горах ведется дорожное строительство. Раньше мы туда от дороги шли три дня, а сейчас за два часа добираемся. Соответственно, теперь проще искать, проще исследовать. Приехал на машине, поставил возле нее лагерь и гуляешь по окрестностям. Мы работаем с чеченскими коллегами, я делал несколько лекций по спелеологии в ЧГУ. В экспедиции с нами были мальчики-студенты, ученые из ЧГУ. Мы сотрудничаем, пишем совместные статьи. Одна из наших идей — создать экскурсионную пещеру. Ту самую, которая создана сероводородными источниками. Она находится недалеко от Грозного, в 40 километрах, по дороге на известный туристический комплекс «Ведучи». Мы знаем методику, как делать экскурсионные пещеры по примеру пещеры Таврида в Крыму. Мы сделали предложение, к нам приезжали ребята, мы встречались с руководством из министерства туризма. Идея хорошая, осталось только сделать первый шаг. Потому что там не только интересные спелеологические объекты, но и просто природные. Кстати, а что такое искусственная пещера? Созданная человеком? Конечно. Каменоломня. Но то, что мы нашли в Чечне — это, условно, строение, засыпанное землей. Как склеп, искусственная подземная полость. Кстати, сходите в Подмосковье в искусственные пещеры Сьяны. Там люди вообще годами живут. Прямо в пещерах живут? Конечно. Как строится пещерный быт? Обычно просто ставится палатка, заносится газовая или бензиновая горелка. Никаких проблем. А связь? Со связью, да, проблема. Обычно мы тянем телефонную — военно-полевой кабель. Знаете, двухпроводная связь. Это нужно для того, чтобы связываться с поверхностью, если, скажем, дождь прошел и есть опасность паводка, для планирования, если в пещере работает много групп. Но связь нужна не всегда. Если ты пришел и знаешь, что выйдешь через 15 дней — ну и все, выйдешь через 15 дней. Интернет-то есть или только телефон. Нет! Да и телефон формата «уоки-токи»: нажал — говоришь. Сейчас, правда, разработали длинноволновую мобильную связь. Но он очень дорогой, один телефон стоит 500 евро, а иметь нужно как минимум два, да и развертывать все это сложно. А интернет — это все от лукавого, это нам не надо. Отвлекает от работы? Конечно. Какие вызовы и задачи сейчас стоят перед российской спелеологией? У нас очень многогранная спелеология. Например, мы создаем топографические схемы пещер. У нас есть современное оборудование, с помощью которого мы делаем трехмерные карты современного уровня. Направление, связанное с исследованиями, можно разделить на блоки. Множество регионов просто недоисследованы. Экспедиции — наше все, мы в них постоянно ездим. В большие, которые занимают от 10 до 40 дней, я езжу 3-4 раза в год, плюс в Крыму каждые выходные: просто сажусь в машину и через час уже в пещере. Осуществляем первопрохождение, делаем топографическую съемку, восхождение по большим колодцам, погружаемся с аквалангами. Что еще важно, у нас молодежь — да и все мы — постоянно сидит перед телефонами и компьютерами, мы все уходим в сеть. В СССР движение спелеологов было массовым, потому что все хотели убежать от действительности в пещеры. А сейчас есть много вариантов: можно сидеть в интернете, заниматься сноубордом, дайвингом… Слишком много предложений, конкуренция высокая. И мы хотим конкурировать с «ВКонтакте», с компьютерными играми, еще с чем-то подобным. Это вызов, и мы стараемся с ним бороться, объяснять. И к нам много людей примкнуло. Молодежь вообще считает, что сеть — это отстой, а настоящая жизнь здесь. Мы говорим, что 200 лет назад была эпоха великих географических открытий. Она кончилась, ведь сейчас из космоса видно любой камушек. Морские глубины великолепно просвечиваются эхолотами. А под землей — никак, только проходить непосредственно. Единственное место, где осталась возможность сделать великие географические открытия, — это под землей. Открыть новые пещеры, новые участки пещер. Ты первооткрыватель земли крымской, земли российской. Ломоносов говорил, что земля российская прирастает Сибирью, Путин, — что Арктикой, а в реальности она прирастает подземными пространствами. Находя новые пещеры, мы постоянно увеличиваем площадь России.